Мировым центром моды Москву сегодня не назовешь – модные тенденции в современном мире в основном диктуют Франция, Италия, Англия. Однако мода – понятие интернациональное, и никого не удивляют, например, индийские или японские мотивы в коллекциях больших модельеров. Огромная индустрия, одевающая и обувающая человечество сегодня, складывалась веками под влиянием самых разных исторических событий, росла на торговых путях, менялась вслед за географическими открытиями, войнами и техническим прогрессом. «Русский вклад» в мировую моду веками создавался именно в Москве.
Роскошь – не излишество, а способ жизни
Находясь на пересечении торговых путей между Европой и Азией, Москва впитывала в себя все, что видела, и каждой находке придавала собственный, московский, облик. Недаром двор московских великих князей и самодержцев всея Руси так поражал иностранцев великолепием одежд, непохожих ни на европейские, ни на азиатские. Московские щеголи и модницы всегда имели свое представление о красоте, порой идущее вразрез с тем, что было принято в остальном мире.
С конца XII века, когда Москва еще только начинала свою официальную жизнь под этим названием, ее жители уже знали толк в хорошей одежде, обуви, замечательных украшениях – об этом свидетельствуют результаты археологических раскопок. Из них мы знаем, что самые первые москвичи предпочитали не обуваться в лапти, а носили сапоги и кожаные туфли, часто украшенные сложным орнаментом. Столь древние одежды до нас не дошли, но о них можно судить по фасонам и цветам нарядов на фресках.
Наши предки любили яркие цвета – алые, синие, зеленые, желтые, голубые. Те, кто мог себе это позволить, носили одежду, украшенную золотым и серебряным шитьем. Обилие серебряных украшений в древних захоронениях домонгольского периода говорит о богатстве жителей Москвы и ее окрестностей. Любили горожанки и цветные стеклянные браслеты, бусы из полудрагоценных камней, речной жемчуг, в изобилии поставлявшийся с северных рек. Женские и мужские зимние головные уборы оторачивались мехами, шубы тоже шили мехом внутрь.
Богатые люди отдавали предпочтение европейским сукнам, а также азиатским шелкам и парче, которые доставлялись в Москву с Востока. Но носили и рубахи из «отечественного» отбеленного льна, который умели тонко выткать и украсить вышивкой русские мастерицы.
Те, у кого средств было меньше, тоже не отказывали себе в желании принарядиться – помимо крашенного в один цвет домотканого льняного холста и грубого сукна, которое называли сермягой, в дело шли так называемые набойки. На однотонную ткань наносили имитирующий дорогую привозную ткань узор с резных досок.
Причем узоры чаще всего были «свои» – «травчатые», «лапчатые», «репьями» и т.д. Оставалось еще добавить вышивку или орнамент – и парадная одежда готова.
Нательные рубахи, или сорочки, носили и мужчины, и женщины. Поверх нее женщины надевали сарафан, а мужчины заправляли сорочку в порты и подпоясывались поясами или ремнями, часто изобильно украшенными коваными деталями. Ювелирные украшения носили все – и мужчины, и женщины. Шейные гривны, перстни, серьги, украшения для женских причесок, которыми гордились первые москвичи, сегодня можно увидеть в московских музеях. Надо отметить, что археологические находки подтверждают: наши далекие предки тщательно за собой следили, регулярно ходили в баню, носили при себе гребешки, в том числе и для бород.
В начале XIII века Москва, как и множество русских городов, пала под ударами монголо-татарского нашествия. Тогда на время всей Древней Руси стало не до моды. Тем более что многие мастера – сапожники, ювелиры, ткачи, стеклодувы – погибли или были уведены в Орду. В это время Русь переживала упадок ювелирного дела: утрачена техника перегородчатой эмали, скани, зерни, чернения, перестали делать стеклянные браслеты.
Но никакие разорения и утраты не сломили Москву, ставшую центром воссоединения русских земель во время монголо-татарского ига. Раз за разом восстанавливались промыслы, возобновлялась торговля, и москвичи изобретали все новые фасоны одежды. Плащи, традиционно застегивавшиеся на плече фибулой или булавкой, которые так эффектно смотрелись на героях древнерусских фресок, в качестве верхней одежды сменил кафтан. Он был явно удобнее плаща и имел множество вариантов: мог быть длинным, коротким, отрезным по талии или прямым, но в целом это один из предков современных пальто и пиджаков. Кафтан застегивался спереди на крючки или пуговицы с использованием накидных петель, имел длинные рукава и мог быть как легкой верхней одеждой, так и рассчитанной на прохладную погоду. Эта новинка отлично сочеталась с цветными шароварами, заправленными в цветные же сапоги.
В те времена одежду, даже самую простую, делали долго и на совесть, ведь она переходила по наследству, порой даже от деда к внуку, особенно если была ценной. Появившиеся в Москве в XIV веке охабни были явно одеждой не для повседневной работы. Ложные рукава неимоверной длины завязывались пышно на спине, а чтобы было куда вдеть руки, на уровне локтей делались прорези. Полы разрезались на боках вплоть до рукавов. Длинный откидной воротник прямоугольной формы мог доходить до середины спины. И все это великолепие шили из дорогих шелковых тканей, украшали драгоценными пуговицами и золотым шитьем. Охабень набрасывали сверху на кафтан. Носили их как женщины, так и мужчины, летние охабни называли опашнями. К охабню мог пришиваться не воротник, а капюшон.
В такой одежде москвичи смотрелись особенно нарядно – кстати, как писал один из иностранных послов в XVI веке, женские опашни в Москве – обыкновенно красного цвета. Красный цвет в Москве вообще традиционно любили, даже бедные женщины старались завести в своем гардеробе хоть одну красную шелковую сорочку – на выход. Тонкое европейское сукно пурпурного цвета – скорлат везли великим князьям в подарок послы из Европы. Красными могли быть и головные уборы, отороченные мехом. Красные сафьяновые сапожки носили как женщины, так и мужчины.
Каблуки у сапожек становились все выше – те, кому не нужно было заниматься повседневной работой, могли себе позволить быть модными: ведь на таких каблуках ходить было непросто. Сапожки расшивали жемчугом, драгоценными камнями, подбивали серебряными гвоздиками. Носки делали узкими и загнутыми вверх. Такие сапоги из узорчатой, безупречно выделанной козлиной кожи носили все состоятельные москвичи любого пола и возраста. Митрополит Московский и всея Руси Даниил (1492–1547), возмущаясь, что миряне слишком много думают «о красоте сапожной», сетовал на то, что носят они «сапоги вельми червлены и малы зело, якоже и ногам своим велику нужу терпети от тесноты съгнетениа их». Но в вопросах моды церковь часто не находила общего языка с мирянами, и, что характерно, мода всегда оставалась в выигрыше. Привычка москвичей к «роскоши во внешнем облике» явно родилась вместе с самим городом.
Золото под монашеским куколем
При Иване III Васильевиче (1440–1505), женившемся вторым браком на племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог (1455–1503), Москва постепенно стала привыкать к тому, что вскоре будет названа Третьим Римом. Приглашенные в столицу Московии итальянцы строили новый Кремль, храмы, палаты, в моду входили все более пышные и длинные одеяния – в подражание византийскому двору, прекратившему свое существование в 1453 году, после завоевания Константинополя (Второго Рима) турками.
Царские и боярские парадные одежды становились все более статусными, полностью исключавшими любые физические усилия. Хотя, конечно, носить такие одеяния само по себе было делом нелегким – в пышных шубах князья и бояре ходили даже летом. Итальянский дипломат Амброджо Контарини (1429–1499), побывавший в Москве в 1476–1477 годах, писал: «Великий князь с большим радушием показал мне свои одежды из золотой парчи, подбитые прекраснейшими соболями».
Высокие головные уборы – «столбунцы» – великого князя и его придворных изготавливались из меха, снятого с горлышек соболей. Расширяющиеся вверх цилиндрические «горлатные» шапки, изготовленные из горлышек соболей, куниц и чернобурых лисиц, стали «фирменным стилем» московской знати. В те времена оставаться с непокрытой головой было не принято даже дома – это разрешалось только юным девушкам из простонародья. Мужчины дома покрывали голову маленькой шапочкой – тафьей, женщины же носили волосники. И эти предметы щедро украшались, кому как по средствам. Хотя средств обычно не жалели. При Иване III Москва богатела, скинув с себя трехсотлетнее ордынское иго, торговля процветала, и заморские ткани и украшения становились доступными все большему количеству людей.
Знатные московитянки, покидая свои палаты, надевали на голову поверх волосника или подубрусника либо убрус, либо кику, щедро украшенные жемчугом и шитьем. Зимой носили шапки с меховыми отворотами и меховые капоры, называвшиеся каптурами, которые закрывали не только голову, но и шею до плеч. Впрочем, то был период, когда настоящие московские морозы не давали расслабиться никому. Душегреи и телогреи порой требовались женщинам и летом. Душегреи напоминали теплые жилетки, они не имели рукавов, но могли быть подбиты мехом. Телогреи шились длиннее и с длинными рукавами, которые, впрочем, были декоративными. Сочные цвета московских одежд становились все богаче по палитре, в наряде могли сочетаться до десятка цветов и оттенков.
Яркость одежд соответствовала и гриму, без которого ни одна уважающая себя московитянка на улицу не выходила. «Соболиные» брови, щедрые румяна, белила, подчеркивающие белизну кожи, были неотъемлемой частью облика московской женщины. В это же время появились и первые меховые муфты, которые быстро вошли в моду.
Одно из самых парадных (и неудобных для повседневного использования) русских одеяний – ферязь появилась как раз в эпоху становления Третьего Рима. Длина ферязи могла достигать трех метров, она шилась с чрезвычайно длинными узкими рукавами, в один из которых полагалось продеть руку, собрав рукав складками, а другой свободно опустить до пола. Не случайно именно ферязь в конце концов стала официальной парадной одеждой бояр и высших сановников Московского государства. Шили ферязи из золотых, бархатных и специальных шелковых (объяринных) тканей.
Особенно любил ферязи Иван IV Васильевич (1530–1584), прозванный Грозным – он вообще был неравнодушен к богатым одеждам. Хотя первый русский царь нередко замаливал грехи в монашеском одеянии и своим опричникам приказал носить монашеские куколи, но под ними скрывались одежды из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху. В 1576 году Иван IV принимал посла германского императора Ганса Кобенцеля, который оставил об этой встрече восторженный отзыв: «Мантия великого князя совершенно была покрыта алмазами, рубинами, смарагдами и другими драгоценными камнями и жемчугом величиной с орех. А его венец по своей ценности превосходит диадему его святейшества папы и короны королей испанского и французского…»
Период расцвета русской моды, который не остановили ни монголо-татарское нашествие, ни Ливонская война, ни Смутное время, приходится на XVI–XVII века.
Именно в это время сформировался русский костюм, который даже после реформ Петра I (1672–1725) еще долго продолжал жить в народных сказках, лубочных картинках. Добры молодцы в богатых кафтанах, шароварах и остроносых сафьяновых сапожках, лихо надвинувшие на буйные кудри шапки с меховой опушкой, и красны девицы в сарафанах и душегреях до сих пор остаются вполне узнаваемыми персонажами. И уже далеко не один современный кутюрье использовал в своих коллекциях эти образы.
«Чучелы, сиречь образцы платью»
В Московском государстве в XVI–XVII веках фактически сложилась своя индустрия моды – в Москве работали ткачи, ювелиры, сапожники, меховщики, вышивальщицы и портные. Новые фасоны создавались, перенимались, развозились по городам и весям.
В Москву на обучение ехали и портные из других городов – об этом даже сохранились исторические документы. Появилась специализация портных: изготавливающих шубы называли «шубники», кафтаны – «кафтанники», головные уборы – «шапники» и т.д. Была специализация и среди сапожных дел мастеров. Одежду и обувь шили не только на заказ, но и на продажу.
Конечно, простые люди в основном шили себе сами, дома, зато к услугам сильных мира сего были самые искусные портные. Сохранившиеся образцы боярской и царской одежд того времени поражают мастерством и тонкостью отделки. То, что московская мода впитывала в себя и азиатские, и европейские мотивы, очевидно.
Та же шапочка – тафья – это азиатская тюбетейка. При Иване Грозном митрополит Филипп (1507–1569) даже обрушился на одного из опричников с обвинениями, что он в храм пришел в тафье. А земско-церковный Собор 1551 года вообще по поводу шапочки заявил, что «чюже есть православным носити» – «безбожное Махмеда предание». Однако митрополита и Собор как-то не послушали. Дома же знать с удовольствием носила нечто вроде азиатских халатов, сделанных на русский манер.
Не отказывались в Москве и от европейских одежд.
Известно, что царь Алексей Михайлович Романов (1629–1676) в детстве носил немецкие кафтанчики и плащи. Его близкий родственник, боярин Никита Иванович Романов (1607–1654), тот самый, от которого юному Петру достался английский ботик – «дедушка русского флота», любил польское и французское платье.
Фаворит царевны Софьи (1657–1704) князь Василий Васильевич Голицын (1643–1714) жаловал платье польское, он же завивал по европейским обычаям усы и бороду, румянился и белился, а также пользовался духами.
Конечно, многое зависело от того, насколько хорошими были отношения с Европой, и от позиции церкви.
В 1675 году царский указ велел стольникам, стряпчим, дворянам и «жильцам московским» иноземных немецких и иных обычаев в моде не соблюдать. Но уже в 1681 году вышел новый указ – дворянам и приказным ко двору являться в коротком польском платье.
Это стремление знати к обновлению долго не находило поддержки в народе. Петр I, познакомившийся в Немецкой слободе Москвы с иноземными обычаями, начал носить немецкое платье еще до поездки за границу, что вызвало немало кривотолков, мол, «немцы царя испортили». В 1694 году патриарх Адриан (1637–1700) даже сделал юному царю выговор, но получил совет заниматься своими церковными делами, а в царские не лезть. Великое посольство в Европу, в которое Петр отправился в 1697–1698 годах, привезло не только новые идеи. В 1700 году вышел указ всему мужскому населению, кроме духовенства и крестьян, носить иноземное платье на манер венгерского. У застав выставляли образцы одежды – были «прибиты по градским воротам указы о платье французском и венгерском, и для образца повешены были чучелы, сиречь образцы платью».
Европейские моды в Москве приживались долго и трудно – свою «модную индустрию» Москва упорно защищала. Портные не желали учиться новым образцам, шили неумело, что вызывало немало насмешек над выряженными в западные образцы дворянами и боярами.
Длинное русское платье обрезали насильно, иногда это даже показательно делал сам царь. Но уже заложенный в 1703 году Санкт-Петербург вырядился в иноземные наряды, а в Москве даже вернувшиеся из-за границы дворяне переодевались вновь в русские одежды, желая избежать насмешек.
Тем не менее смена поколений привела к тому, что высшее сословие привыкло носить кафтаны иноземного образца и камзолы вместо русских кафтанов, и робы со шнурованными корсажами вместо сарафанов. Шаровары сменились короткими штанами и чулками, сапоги – башмаками. Постепенно и в Москве появились иностранные портные и их ученики, купцы из-за границы везли все новые наряды, парики, аксессуары, и в середине XVIII века модная Москва преобразилась. Как всегда, привнеся в это дело собственный взгляд – необычную пышность юбок, обилие золотых галунов и ювелирных украшений.
Первым московским модницам времен Петра нужно было по нескольку дней дожидаться, когда их по французскому образцу причешет единственный куафер, но и эта проблема разрешилась. Выгодное дело оказалось – торговля париками и парикмахерские услуги.
Как утверждают современники, во второй половине XVIII века Москва не уступала в пышности Парижу, и даже глубокие старики не стеснялись носить розовые, желтые и попугайные цвета, завитые парики, пользоваться косметикой и клеить «мушки» – маленькие кружочки, звездочки или сердечки из черной тафты, столь модные в Европе. Тон, как всегда, задавал двор – императрица Елизавета Петровна (1709–1762), подолгу жившая в Москве, как известно, оставила после себя 15 тыс. платьев. На ее балах блистали щеголи и модницы, усвоившие правила великосветской европейской жизни и щедро приправившие их московским шармом.
Находились и критики. В 1792 году баснописец Иван Андреевич Крылов (1769–1844) в журнале «Зритель» писал, что векселя портным, сапожникам, парикмахерам и продавцам парфюмерии московский щеголь и в 200 лет не оплатит – выход только в выгодной женитьбе. В России XVIII век – вообще время небывалой дороговизны и пышности мод. Так, парадное платье Григория Потемкина (1739–1791), фаворита и тайного мужа императрицы Екатерины II (1729–1796), оценивалось в 200 тыс. руб. (для справки: это была цена годового оброка с 40 тыс. крестьян).
Поскольку петербургский двор в XVIII веке то и дело наезжал в Москву, московские жители имели возможность оценить великолепие первых щеголей империи.
А со временем Москва превратилась в город, куда уезжали «на покой» «елизаветинские» и «екатерининские» вельможи, привыкшие поражать своими нарядами окружающих.
В купеческой же среде Москвы еще очень долго сохранялась любовь к русскому платью, благо, законы следовать дворянским модам не заставляли. Так что купцы продолжали носить русские кафтаны, постепенно понемногу их видоизменяя, ферязи, синие поддевки, русские рубахи и т.д. Купчихи же белились и румянились, как при царе Алексее Михайловиче, надевали кокошники, кики, телогреи и ювелирные украшения своих прабабушек. «Догнала» европейскую моду купеческая Москва только где-то к середине XIX века, когда постепенно образ московского купца стал чем-то вроде персонажа пьес драматурга Александра Николаевича Островского (1823–1886): толстый бородатый мужик в долгополом сюртуке или сибирке и жилете поверх рубахи, в шляпе-цилиндре и сапогах-«бутылках». А купчихи мало-помалу переоделись в платья по европейской моде, хотя часто продолжали носить старинные головные уборы.
Адреса московских мод
До войны 1812 года вся модная европейская торговля в Москве была сосредоточена на Кузнецком Мосту, но в отстроенном заново после пожара городе модные лавки «освоили» и Тверскую улицу, Петровку, Пушечную улицу, Столешников и Камергерский переулки.
На Кузнецком Мосту располагались магазины ювелиров Бушерона и Фаберже, модная мастерская Минангуа, перчаточный мастер Буссонад, мужские портные Бургес и Сара, куаферы Невилль, Шарль и Леон Имбо.
Там же английские магазины для джентльменов предлагали трости, трубки, кожаные и металлические изделия и дорожные наборы.
Московские щеголи ни в чем не желали уступать петербургским. «Прибавления» к журналу «Московский телеграф» в 1825 году рекомендовали для визитов на Новый год фиолетовый фрак с бархатным воротником, бархатный жилет с золотыми цветочками и жилет из белого пике (х/б ткань с выпуклым рисунком). Щеголи могли носить сразу три жилета. Считалось, что в гардеробе истинного денди жилетов должны быть десятки, а галстуков – до 150. Не мог модник обойтись и без тросточки из рога носорога или из бамбука, с золотой собачьей или петушиной головкой. Все столь необходимые для светского человека мелочи: очки, кошельки, часы, брелоки, запонки, пуговицы, булавки для галстуков, духи, обувь, перчатки (желтые или даже светло-розовые!), вышитое белье – можно было приобрести в Москве!
А какие кринолины и турнюры носили московские дамы! Европа разве что могла с завистью вздыхать. Шик московских модных гардеробов, как и в XVI–XVIII веках, опять поражал иностранцев и в XIX веке. Так, навестивший Москву в начале 60-х годов французский писатель Теофиль Готье (1811–1872) писал, что «пальто в тысячу рублей не представляет собой чего-то из ряда вон выходящего». А какие брюки кроил мастер Жорж, чья фирма располагалась напротив дома самого генерал-губернатора на Тверской! Говорили, что к нему ездят шить даже из Петербурга.
Считалось, что законодатели мод Москвы 60-х годов XIX века были в фирме «Айе» на Тверской, у которых одевался и Лев Николаевич Толстой (1828–1910).
Лучшие фраки в Москве шили в Малом Гнездниковском переулке, где находилась фирма «Сиже», предлагавшая своим клиентам такой выбор тканей, что увидеть в изделии из одинаковой ткани двух заказчиков было просто невозможно. Славилась и мастерская Оттэна на углу Тверской улицы и Леонтьевского переулка. Что интересно, во всех этих великосветских заведениях работали не иностранцы, а чаще всего сильно пьющие русские мастера, порой жившие прямо в мастерской. Они создали даже собственный фольклор, например, «можайская игла» – портной из Можайского уезда, «вещь играет – костюм хорошо сидит» и т.д.
Торговали в Москве и готовым платьем: крупнейшее производство было у товарищества «Мандль и Райц», имевшее торговый дом готового платья на Тверской.
Славились «Луи Крейцеръ – белье и галстуки», «Город Лион» на Лубянке, «Луи Крейцер» и «Мадам Жозефин» на Петровке. Одним словом, одеться в Москве было можно на любой вкус и кошелек.
Но настоящую всемирную славу Москвы составила Надежда Петровна Ламанова – настоящий русский кутюрье, имевшая до революции 1917 года звание «поставщик двора ее императорского величества». Ее мастерская в доме Адельгейма на Большой Дмитровке с 1885 года стала настоящей Меккой модных дам Российской империи. «Платье от Ламановой» – это был бренд, известный всем модницам. В ее доме в 1910 году устраивал свои показы знаменитый французский кутюрье Поль Пуаре (1879–1944), отказавшийся от корсета и создавший новую моду начала XX века.
После революции Надежда Ламанова осталась в России, где одевала как пролетарские массы, так и советский политический и театральный и кинобомонд. В 1925 году ее модели в Париже на Всемирной выставке получили Гранпри и вызвали всплеск интереса к стилю «а-ля рюс».
В ее костюмы одеты герои фильмов «Цирк» и «Александр Невский». Она же создала первые в СССР «Мастерские современного костюма». Но это уже совсем другая история.
Текст: Алиса Бецкая
Назад в раздел
