НулевойПервыйВторойТретийЧетвертыйПятыйШестойСедьмойВосьмойДевятыйДесятыйОдиннадцатыйДвеннадцатыйТринадцатый

Хороша ты, зимушка-зима! Моквичи всегда знали толк в зимних забавах


Большую часть своей истории Россия была страной аграрной, потому и привык народ веселиться тогда, когда урожай благополучно убран, сложен в закрома, дрова на холодный сезон заготовлены, а снег и мороз превращали русское бездорожье в мягкий санный путь. В этом вопросе все наше общество являло пример редкой социальной солидарности – дворянство тоже предпочитало проводить в городе именно зиму, потому и сезон балов со знаменитой на всю страну московской «ярмаркой невест» начинался с ноября.

Особенно веселилась вся Москва на Святки – с 24 декабря (6 января) по 6 (19) января. Именно в это время принято было «рядиться», гадать на суженых (оттуда и «суженый-ряженый»), колядовать. Длилось веселье вплоть до Масленицы включительно. Интересно вспомнить историю русских зимних забав, которая складывалась совсем непросто. Даже новогодняя елка в России появилась только в начале XVIII века, но долгое время «не приживалась», и обычай наряжать елочку появился только к концу XIX века. Зато зимние катания на лошадях и санках – вот уж истинно русские древние

Эх, прокачу!

«Какой же русский не любит быстрой езды?» – воскликнул в поэме «Мертвые души» Николай Васильевич Гоголь, и вопрос этот был явно риторический. Быструю езду как вид удовольствия признавали все. И понятно, что предаваться этому удовольствию можно было в полной мере именно зимой. Издревле самые известные конские бега устраивались на льду замерзшей Москвыреки. Об этом уже в конце XV века писал венецианский дипломат Амброджо Контарини, попавший в русскую столицу при великом князе московском Иване III Васильевиче: «На льду замерзшей реки устраивают конские бега и другие увеселения; случается, что люди при этом ломают себе шею». Этот обычай поразил иностранного дипломата, но для москвичей, которых тогда заморские гости называли «московитами», возможность показать удаль была куда важнее риска.

О зимних катаниях в Москве в последующие века иностранцы писали постоянно. Французский посланник в России Жак де Кампредон, принятый при дворе Петра I, описывал ночные зимние катания с факелами в Немецкой слободе и в Преображенском, где жил царь, заканчивавшиеся обильными ужинами, фейерверками и маскарадами.

Проходит почти 100 лет, и другая иностранка, англичанка Марта Вильмот, гостившая в начале XIX века в Москве у княгини Екатерины Романовны Воронцовой-Дашковой (той самой, которая была президентом Академии наук), с восторгом описывает «русское приключение»: «Большое удовольствие нам доставило катание на санях… сорок саней, запряженных шестерками, тронулись в путь. В каждых сидели по две дамы и два кавалера, сопровождаемые двумя лакеями и двумя-тремя форейторами. Сани с быстротой ветра понеслись через весь город. После двух с половиной часов бешеной скачки мы вернулись… привели в порядок платье, выпили чаю, а затем танцевали до самого вечера. Только в северных странах можно увидеть подобное замечательное развлечение».

То, что такие зимние забавы были делом всенародным, сомневаться не приходится. Известный поклонник России, французский писатель Теофиль Готье, посещавший Москву в середине XIX века, описывал, как наравне с аристократическими рысаками к соревнованиям была допущена тройка некоего мужичка: «Егоупряжка состояла из трех косматых лошадок, мохнатых, как медведи, страшно грязных, в льдинках под животом, низко несущих голову маленьких лохматых лошадок». И этойто тройке и достался главный приз! А потом хозяин лошадок с гордостью отказался продать свою «троечку» и отправился домой, во Владимир.

Надо сказать, что Теофиль Готье был прямо-таки фанатом России, в его мемуарах – почти одни восторги. Вот и по поводу зимних забав также: «Садятся в тройку, быструю упряжку из трех лошадей, под бренчание бубенчиков, несущихся веером и поднимающих копытами серебряную пыль. Будят заснувшего трактирщика – свет зажигается, самовар закипает, леденеет шампанское «Вдова Клико», ставятся на стол тарелки с икрой, ветчиной, селедкой, заливным из рябчиков, пирожками. Вы едите, бокал за бокалом пьете шампанское, болтаете, курите, а на десерт катаетесь с ледяных горок, которые освещают мужики с фонарями в руках. Затем к двум или трем часам утра вы возвращаетесь в город, вкушая сладость мороза в вихре скорой езды на свежем, холодном и здоровом воздухе».

Катались в Москве все – от мужиков до князей с графами. Разве что места катания могли различаться. Пока Москва была «дворянским городом», а это продолжалось примерно до середины 1840-х годов, в благородном обществе принято было придерживаться маршрута от Кремля в сторону Маросейки и Покровки, далее – до Разгуляя. Или, поездив всласть по улицам Москвы, закончить праздник в Петровском парке.

Простая же публика веселилась на окраинах, где не особо обращали внимание на хорошие манеры, принято было катать ряженых, шумно петь, а лошадиную упряжь щедро украшали лентами, бумажными цветами, и, разумеется, «ехали на тройке с бубенцами». В купеческой среде было принято прокатиться по первому снегу – это сулило коммерческий успех на будущий год.

«Катальные горы»

Невозможно представить себе, чтобы в России испокон веку не было обычая зимой кататься с ледяных горок. Когда этот обычай зародился, не ответит ни один историк. Чего уж проще – скатиться с заледеневшего пригорка, ну, хотя бы на рогожке. Император Петр I очень любил такие катания и не раз лично открывал сезон в Москве и Петербурге. Но в этом деле в середине XVIII века случился настоящий переворот. Русский инженер-механик Андрей Нартов, любимец Петра I, уже после смерти императора, сделал для его дочери, императрицы Елизаветы Петровны, «катальную гору» в Царском Селе.

Кататься на этом сооружении можно было в любой сезон – сани поставлены на колесики, катившиеся по желобкам. Идея понравилась, в дальнейшем катальные горы для царского двора строили уже архитекторы Растрелли и Ринальди, а позже катальные горы возводились повсеместно, и вскоре уже нельзя было представить себе зимнее гуляние в России без «катальной горы». Тем более что рядом с украшенной елками, флагами и снежными статуями «катальной горой» отлично шла торговля.

Есть такая версия, что французы, покидая Москву в октябре 1812 года, вывезли, помимо награбленного, и идею «русских горок», после чего они уже появились в Париже. Отчего же тогда у нас возникло понятие «американские горки»? Очень просто – сложные металлические сооружения, на которых с огромной скоростью вагонетки несутся по рельсам, действительно придумали американцы. Но кто знает, возможно, идею они подсмотрели в Париже?

Описание «катальных горок» оставил нам и Теофиль Готье: «Поезжайте дальше, и скоро вы окажетесь на большой поляне, где высятся, что называется во Франции, русские горки, а в России – катальные горки. В начале Реставрации русские горки произвели большой фурор в Париже.

Доски много раз поливают водой, вода замерзает, и образуется отполированный, как зеркало, каток. Каждая площадка имеет свой отдельный спуск, что избавляет от опасных столкновений. На санках, управляемых конькобежцами, держащими их сзади, спускаются вместе три-четыре человека. Спускаются и поодиночке на санях, управляя ими ногой, рукой или палкой. Бесстрашные люди кидаются головой вниз, лежа на санях на животе или в любой другой, случайной на первый взгляд, но безопасной в действительности позе. Здесь люди очень ловки в этом в высшей степени национальном развлечении. Оно им знакомо с детства. Они находят удовольствие в крайней скорости, развиваемой на сильном морозе. Это ощущение совершенно северное, и иностранцу, приехавшему из более теплых краев, сначала трудно его оценить. Но вскоре и он начинает его понимать».

В Москве деревянные горы для катания возводились на Пресненских прудах, напротив Воспитательного дома на нынешней Москворецкой набережной, у Красных ворот. Потом «культовым местом» для катания с горки стал московский Зоологический сад, но там в числе важнейших зимних забав было все-таки катание на коньках. Неудивительно, что писатель Лев Николаевич Толстой выбрал место объяснения Левина с Китти Щербацкой – как раз этот каток, столь популярный у «хорошего общества». Вспомним строки из романа «Анна Каренина»: «В четыре часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горами катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.

Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы… На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей…»

«Москвитяне усердно учились кататься на коньках»

В открытом в 1864 году Московском зоологическом саду были не только клетки и вольеры с животными и птицами, а также горки и каток – к услугам почтенной публики работали рестораны, летом на эстрадах выступали музыканты.

А всего-то за полтора столетия до этого никакой особой моды на коньки у благородного сословия в России не было. Правда, оставивший мемуары о своей дипломатической миссии в Москву в 1663 году англичанин Чарлз Говард Карлайл писал о русских: «Зимой они имеют (как и голландцы) коньки, которые употребляют, когда воды покрыты льдом, но не для путешествия, а только для упражнения и согревания на льду...» Но занятие это было «на любителя», в России скользили по льду на конских костях с продетыми ремешками, отсюда и название – коньки. Этот спортивный инвентарь был крайне неудобен, «коньки» часто соскакивали, так что считалось это дело детской забавой.

Металлические коньки привез из Голландии Петр I. В мемуарах голландца Яана Номена о жизни Великого петровского посольства в Нидерландах в 1698 году описано, как «наши» осваивали заморские забавы: «Москвитяне... пользовались зимним временем и усердно учились кататься на коньках, причем они неоднократно падали и сильно ушибались. А так как они по неосторожности иногда катались по тонкому льду, то некоторые из них проваливались по шею в воду. Между тем они отлично переносили холод и потому не торопились надевать сухое платье, а продолжали кататься еще некоторое время в мокром, затем уже переодевались в сухое платье и снова отправлялись кататься. Этим они занимались так ревностно, что делали успехи, и некоторые из них могли отлично бегать на коньках...»

Петр еще и усовершенствовал зарубежную игрушку – жестко соединил лезвия коньков с обувью. При нем катание на льду стало занятием статусным. Но… со смертью императора на какое-то время о коньках забыли. Спустя некоторое время общество опять почувствовало вкус к новому развлечению. Причем в Москве это случилось позже, чем в Петербурге. Долгое время в старой столице катались одни иностранцы, может быть, потому, что москвичи больше ценили традиционные зимние забавы. Но уже во времена Александра Сергеевича Пушкина катание на коньках стало предметом, который преподавали в учебных заведениях для благородного сословия.

Долгое время катание на коньках было действительно забавой «барской», коньки стоили недешево, вход на оборудованные катки тоже был платный. Так что под музыку на льду кружились или бегали наперегонки изящные барышни в пышных юбках, лишь чуть-чуть открывавших щиколотки, и их кавалеры (одежда которых была намного больше приспособлена для спорта) в рейтузах и коротких куртках. Проводились на льду и маскарады – на Рождество, Новый год и Масленицу. Желающие могли пройти обучение у тренеров, к услугам которых обращались и те, кто хотел не просто скользить по льду, но и делать нечто особенное – рисовать коньками узоры на льду. Так в XIX веке выглядело занятие фигурным катанием.

На том самом катке Зоологического сада американский конькобежец Джаксон Гейнц в 1865 году буквально потряс публику исполнением на льду сложнейших фигур. Однако Москва, оставлявшая далеко позади Петербург в соревнованиях по скоростному бегу на коньках, долгое время считала фигурное катание баловством.

Адрес становления московской школы фигурного катания – Петровка, 26. Здесь, в доме купца Лазарика, Московский речной яхт-клуб многие годы имел свою «штаб-квартиру». На оборудованном на пруду катке проводились с 1889 года соревнования в беге на скорость, а с 1891 года – соревнования фигуристов. Сюда же в 1907 году приезжал из Петербурга знаменитый Николай Панин-Коломенкин, получивший к тому времени серебряную медаль на чемпионате мира среди фигуристов в 1903 году. В 1908 году Панин стал первым русским олимпийским чемпионом по фигурному катанию.

Фигурным катанием можно было заняться и на катке Патриарших прудов, которым распоряжалось Русское гимнастическое общество, среди членов которого был известный писатель Владимир Гиляровский. Специальные комнаты для отдыха, теплые раздевалки, буфет, – каток на Патриарших был недешевым, но очень популярным, в частности, здесь можно было встретить и графа Льва Николаевича Толстого, привозившего покататься своих дочерей.

К концу XIX – началу XX века в Москве катков уже было немало – от самых скромных до роскошных, где можно и коньки напрокат взять, и отобедать, и в обществе повращаться. В 1902 году в Москве создана первая команда по хоккею с мячом.

Постепенно катание на коньках стало популярным и в народе, а с приходом советской власти открылись бесплатные школы по обучению скоростному бегу и фигурному катанию. Этот вид зимнего досуга стал обычным для жителей Москвы. На катках знакомилась молодежь, тут назначались свидания, взрослые поддерживали спортивную форму, а малыши впервые вставали на коньки. После Великой Отечественной войны стал популярным хоккей с шайбой, а когда с 1954 года сборная СССР стала побеждать на чемпионатах мира, в редком дворе не заливали каток, чтобы погонять шайбу.

Интересно, однако, что старинные московские катки, такие как на Петровке, на Патриарших и на Чистых прудах, продолжают работать и сегодня. Конечно, им трудно тягаться, например, с катком на территории ВДНХ, где ледовое покрытие с многоцветной подсветкой занимает 20 тыс. кв. м, но старинные катки – так уж получилось! – особо любимы москвичами.

Конечно, сейчас много больше простора и для любителей лыжных прогулок, тем более что лыжное снаряжение наших дней и вековой давности всерьез даже сравнивать затруднительно. Разумеется, в пользу современного. Тем не менее на рубеже XIX – XX веков в Москве спортсмены из общества полюбили лыжные «моционы» и даже прыжки с трамплинов на Воробьевых горах. Катались чаще всего в Сокольниках, Царицыне, Коломенском, а на Ходынском поле даже устраивались соревнования.

«Всякий, кто победит больше народу…»

Еще один зимний вид спорта описан в «Песне о купце Калашникове»:

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться…

Поэт Михаил Лермонтов описал, как царь Иван Грозный спрашивает – «волей иль неволей» купец в кулачном бою убил его любимца – опричника Кирибеевича. Калашникову нужно было только ответить, что получилось это «неволей», нечаянно, и царский гнев на него не обрушился бы. Долгое время считалось, что за нечаянное убийство в таком поединке преследовать нельзя – никто не застрахован от рокового удара.

Немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн, приезжавший в Москву при отце Ивана Грозного, великом князе Василии III, так описывал кулачную забаву: «Юноши наравне с подростками сходятся обычно по праздничным дням в городе на обширном и известном всем месте, так что большинство может их видеть и слышать; они созываются вместе некиим свистом, который является как бы условным знаком; созванные, они тотчас же сбегаются вместе и вступают в рукопашный бой; начинают они борьбу кулаками, а вскоре без разбору и с великой яростью бьют ногами по лицу, шее, груди, животу и детородным частям и вообще каким только можно способом они поражают других, состязаясь взаимно о победе, так что часто их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто победит больше народу, дольше других останется на месте сражения и весьма храбро выносит удары, получает особую похвалу в сравнении с прочими и считается славным победителем. Этот род состязания установлен для того, чтобы привыкали сносить побои и терпеть какие угодно удары».

Это был «зимний вид спорта» – потому что чаще всего бойцы собирались именно на замерзшей Москве-реке. Хотя были и другие места, особо отмеченные в указе царя Михаила Федоровича от 1641 года: «которыя всякия люди учнутъ биться в Китае, и в Беломъ каменномъ городе и в Земляномъ городе и тех людей имать и приводить в земский приказъ и чинить наказанье». Со времен Ивана Грозного власть уже изменила отношение к кулачным боям, возможно, как раз потому, что много было убитых и покалеченных. В 1648 году сын Михаила Федоровича, царь Алексей Михайлович, предписал преследовать тех, кто, помимо прочих безобразий, «на кулачных боях между собою драку делают».

Тем не менее побывавший в Москве в 1670–1673 годах немецкий путешественник Якоб Рейтенфельс писал: «В известные времена года молодежь из простонародья устраивает кулачные бои и борьбу».

Получается, что царские указы не охладили горячие головы, и уже в 1686 году правительница царевна Софья Алексеевна подписывает новый указ – «Которые люди изыманы на кулачныхъ бояхъ; и темъ людямъ за те ихъ вины чинить за первый приводъ бить батоги, и имать приводныя деньги по указу, за другой приводъ бить кнутомъ, да имать приводныя деньги вдвое, а въ третий темъ чинить потомужъ жестокое наказанье, бить кнутомъ и ссылать въ ссылку въ Украйные городы на вечное житье».

Петр I отменил преследование любителей кулачного боя – первый русский император сам любил размяться таким образом. Уже после его смерти императрица Екатерина I в 1726 году лишь пыталась установить правила боев: «Чтобы увечного бою не было б и кто упадет, лежащих никого не били б». Полагалось проводить бои в присутствии полиции, не применять опасных ударов, например, в ухо, не трогать тех, кто в крови, не пользоваться металлическими битками, которые недобросовестные бойцы иногда вкладывали в рукавицы. За применение таких «хитростей» могли избить уже всерьез.

Путешествовавший по России в 1779 году английский историк Уильям Кокс описал кулачный бой, в котором приняли участие три сотни бойцов, и очевидно, что правила уже соблюдались: «Мы отправились в манеж, где уже застали толпу из трехсот крестьян. Они разделились при нас на две партии, из них каждая выбрала себе распорядителя, который вызывал бойцов и ставил их друг против друга. В бою участвовало всегда не более одной пары. На руках бойцов были рукавицы из такой жесткой кожи, что они с трудом сжимали кулак, многие били прямо ладонью. Бойцы выдвигали вперед левую сторону тела и, размахивая правой рукою, которую держали несколько наотлет, левой отбивались от противника. Они никогда не наносили ударов прямо, а большей частью кругообразно и били только в лицо или голову. Если которому-нибудь бойцу удавалось повалить своего противника на землю, то его немедленно провозглашали победителем, затем выступала другая пара. Мы видели до двадцати подобных схваток. Некоторые из бойцов отличались большой силой, но они не могли сделать особенного вреда благодаря самому способу драки, здесь не бывает тех переломов и ушибов, какими часто сопровождаются кулачные бои в Англии».

Много для поддержания «цивилизованных» правил кулачного боя в конце XVIII века сделали графы Федор Ростопчин и Алексей Орлов, которые и сами принимали участие в боях. Правда, мало кто мог потягаться с графом Орловым, атлетом ростом под два метра. Своцарением императора Павла I кулачные бои опять были запрещены, позже, уже в 1832 году, император Николай I подписал указ, в котором говорились, что «кулачные бои, как забавы вредныя, вовсе запрещаются». И что – вплоть до Октябрьской революции в России, и в Москве соответственно, народ не мыслил зимних забав без доброго кулачного боя, хотя теперь уже и с жестким соблюдением правил, за чем следили сами участники. Как и при Иване Грозном, на замерзшей Москве-реке у Бабьего городка, у Симонова и Новодевичьего монастырей, у Воробьевых гор собирались любители этого экстремального вида отдыха.

Конечно, этим зимние московские забавы не ограничивались – чего стоил один только Татьянин день, когда 25 января Москву захватывало бурное студенческое веселье. Но об этом – в другой раз.

Текст: Алиса Бецкая



Назад в раздел
МосводоканалМосинжпроектМОЭКГеопроектизыскания
ФУДШвабеАБЗЦентр